Сонеты
Сонеты Иосифу Бродскому
No. 1
Ну, здравствуй, друг! Надеюсь, слово "друг"
Не покоробит. И не потревожит.
Ведь я (прости, что в "друг" как кореш пру) -
Другой, но близкий в ощущеньях кожи:
Когда по ней ножом, что - до красна,
А вместо крика - лишь стихи рекою.
Тогда уже закончилась весна,
Когда ты - в Вену в пиджачке покроя...
Неважно. Ты сменил его потом,
А кожу - нет. Копил морщинок узел
У глаз, на лбу, у носа, подо ртом.
Но глаз своих не изменил. Не сузил.
Так здравствуй! Я могу это сказать
Немёртвому, и глядя неназад.
No. 2
Изобретатель динамита был не лохом -
Литература и взрывчатка так близки,
Что взрывом истины события эпохи
Меняют рельсов направленье на стихи.
Стихи по действию подобны медицине -
И желчь с анализом, и отрезвленья шок.
А ты, Иосиф, и философ ибн Сина -
Врачи для страждущих и сердцем, и душой.
Подобно химии всегда стихосложенье -
Катализатором реакций наших глаз,
Движенья мысли или совести движений,
Порою - вспениванья безразличных масс.
Тому название "нобелий" посвятили.
Тогда чем "бродский" хуже, чем "бериллий"?
No. 3
Иосиф, римский друг твой - недотёпа.
Остался в Третьем Риме у корыта.
Ему бы не сидеть, а быстро топать -
Топ-топ. Куда-нибудь. Пока открыто.
Конечно, не укроешься и в поле.
И лучше - Марс для тихих лет преклонных.
Ведь здесь боеголовки метрополий
В пятнадцати минутах - легионом.
Но лучше - дальше. Дальше ведь не лучше.
И Стадион центральный Колизеем
Сейчас открыт и для футбола служит -
А завтра в небо он тюрьмой глазеет.
Увы, теперь ты лишь в своей душе
Укроешься, как в хрупком шалаше.
No. 4
Иосиф, если б статуям Парижа
(Буквально каждой) посвятить сонет,
То был бы толстый том. Я это вижу
Энциклопедией блядей, которых нет.
Ну, ты ей дал! Историю ероша,
По сущности прошёлся и без зла
Её представил, как трусы в горошек
И лифчик к ним. Она б тебе дала!
В том городе (быть может, этим летом!),
Как ты, я обращусь к Стюарт: Мари,
Прости слова бездомного поэта,
Что вышел в сад*, когда вокруг Париж.
Порой, я вижу женщины скульптуру -
И тоже маюсь восхищеньем с дурью.
* Статуя Марии Стюарт установлена в Люксембургском саду города Парижа (прим. автора).
No. 5
Корявый крест. На нём распят пиджак,
Хранящий птиц от искушенья грядок
Клубничных. На кресте висит Жан-Жак*
С идеей социального порядка.
Но птицы, как сообщества людей,
Распятья чтут, уже наевшись ягод,
Клубника ярче и вкусней идей,
И воздержаньем не наелся я бы.
Ты предлагал увековечить ложь
Официальным памятником в сквере?
Ты в бронзе монументы ей найдёшь,
И в золотых окладах, если веришь.
Для алчущих летающей породы
Они стоят на каждом огороде.
*Жан-Жак Руссо (прим. автора).
Сонеты
1.
Kто хочет живое описать и познать,
Пытается дух из него изгнать.
И вот он держит все части в руках,
Но связи духовной в них нет - это прах.
(И. Гёте)
Поэзия - не слово и не звук.
Она - в дендритах нервных окончаний
Переплетенных пальцев влажных рук,
В царящем после чтения молчанье,
В неверном шаге покидавших зал,
В незрячем взоре отложивших книгу,
И в сладкой боли, щиплющей глаза,
От тщетного усилия постигнуть,
Чего нельзя понять или сверстать
И выразить чернильными штрихами.
Расплющенная в плоскости листа,
Она обычно кажется стихами.
Любовь моя, униженная словом,
Становится посланием почтовым.
2.
Чеширский Кот, что черен стал, как смоль,
В ночном окне стал чернотой в квадрате.
Оставил примус, чиненый со мной,
Пустую сеть, улыбку ренегата
И эхо черных клавиш ре-бемоль.
А до заката солнечное “до”
Смеялось белозубым мажордомом.
И стёжки белые запутанных следов
По одеялу снега на балконе -
To кто-то был войти уже готов,
Но не вошел. Ах, не ложиться б мне,
А гнать за солнцем, пользоваться светом,
Лететь, чтоб оставаться наравне
С тем вечно ускользающим дуплетом,
Который может завершить сонет.
Нет сна, не завершается сонет,
И я ныряю в Зазеркалье-Интернет.
3.
Пусть будет женщина, роняющая меч.
Зачем я оказался под балконом?
Искал любви, которая, как смерть,
Необратима и небестолкова.
Чтобы подумать там, в последний миг,
"Как славно, что ты вовсе не беззуба,
И без уродливо пустующих глазниц.
Улыбчива, мила и полногуба!"
Искал любви, которая, как жизнь -
Без проб, без репетиций.
Одноактна.
А после первой фальши или лжи
С подмостков
вместе с жизнью будет снята.
Накидка парусит на ветерке
И я не вижу - что в твоей руке...
4.
Любая мысль издумана до дыр.
Избитых тем леченье перевязкой
Вернет их на пере-жеванье в мир
Дорогою изъезженной и тряской.
Истертые пустые словеса
Дудят в мозгу остывшим макароном.
Пусть Гамлет в джинсах,
Лир вообще в трусах
И Анна в мини-юбке на перроне -
Ни в чем уже не видно новизны.
Ни чувств, ни производных окрыленных.
Под интегралом - виденные сны,
А в результате - ноль определенно.
Но выдохнут "Люблю..." твои уста,
И все опять - как с нового листа.
5.
Любимая, я в коконе из рук
Твоих готов опять переродиться!
Увы, свобода - выбор смертных мук,
А вовсе не судьбы безбедной птицы.
Придет пора, и чей-то теплый стих
Изменит душу нам необратимо.
Она освободится от вериг
И - к свету ввысь,
страдая нестерпимо.
Сперва рожденный ползать шелкопряд
Взлетит преображенным и свободным
К обманчивому свету фонаря,
К цветку свечи,
чтобы погибнуть в полночь.
Сплелись в уютный кокон эти руки.
Ты окрылишь, но - ревности на муку.
6.
Стремление продолжиться... Какая
И странная, и вечная игра!
Ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь,
Что наш "на час" продлится до утра.
Все повторяется обманчиво красиво
Опять. “Аптека. Улица. Фонарь…”
"Пожалуйста, мне три презерватива".
Фонарь. Аптека. Улица. Как встарь...
Пройдут века. Изменятся исканья.
Изменятся аптеки, фонари.
И улицы изменят очертанья,
Но что-то не изменится внутри.
И всякий раз, будь это век любой,
Мы будем вновь изобретать любвь.
7.
Нельзя солгать и ложь упрятать в звуке,
Как прячут двоемыслие в словах.
Струна ли стонет тeтивою лука,
Струной ли отзовется тeтива,
Стрела достигнет цели лишь тогда,
Когда легла на точной середине,
И звук, рожденный ею, не покинет
Гармонии. Нацеленный в года,
Столетья, вечность, души и сердца,
Все тот же в частоте, он чистотою
Бесценит пустословие глупца,
Которое и терции не стоит.
Он не в гордыне - к небу, а в величье,
И участь Вавилона не накличет.
8.
Я смерти не хочу в притворном горе
От нравов, что приносят времена.
Тысячелетия "O tempora, o mores!"
Звучит набатом, не меняя нас.
Поэзия в объятьях матерщины,
И золото в объятиях души,
Неженщина в объятиях мужчины,
И женщина в объятьях немужчин.
Бессмысленность в объятьях ровных строчек,
Чревоугодие в объятиях поста,
И светлый день в объятьях чёрной ночи,
И серость - тех объятий результат.
Когда любовь в объятьях у меня,
Я забываю извращенья дня.
9.
Я много книг держал в руках, листал,
Одни пытался сохранить, теряя,
Другие пропадали сами - так,
Как призраки ночные испарялись.
А эту - мне ни выбросить, ни сбыть,
Пока последним выдохом не кончу.
Вперёд-назад страницы теребит
В ней память, словно шалый ветер, ночью.
Там все мои заслуги и грехи,
И даты, и поступки, и любови,
Там на полях записаны стихи,
Страницы есть, что вписаны тобою.
Есть много книг занятней и умней,
Но каждому одна всего важней.
10.
Мне стукнет сто - и я остепенюсь.
Наверно. Став готовым кандидатом
На вынос из дому. Мою стряпню
Внесут мне в дом в собранье небогатом -
Под кожу (я таким его хочу)
Переплетённом сборнике сонетов.
Издание я сам и оплачу,
Оставив в завещании пометку.
А может быть - всего лишь бакалавр.
Зато наук словесных и толковых.
И, взвешивая каждый взгляд и слово,
В конце концов зажмурюсь, замолчав.
Полвека преть над оформленьем чувств...
Стряпня горчит. Но я ещё учусь.
11.
В процессе соисканья и защиты
Ты литобзора варево творил,
Где объяснял, что горизонт открытый
С гигантов плеч (и только!) обозрим.
Увы, какой бы ни являлось ложью,
Но первой строчкой в списке этих плеч
Стоять был должен основоположник
Всего, что в мысли удало́сь облечь.
Петрарка мог евреем быть. При этом
Шекспир - сынок торгового глиста.
Ни Ленин Крупской не писал сонетов,
Ни Энгельс - Марксу. Брежнев был простак.
Поэзия готовит в кандидаты
На тачку и кайло, но без оплаты.
12.
Двенадцать на часах, а мой сонет -
Двенадцатый по смыслу и по счёту.
Я в совпаденьях не ищу примет.
Все суеверья, предрассудки -
к чёрту!
Летают пальцы, создавая стих.
Клавиатура мыслей небогата.
Но вот за "ля бемоль" открылось "си" -
Звук аббревиатуры СамИздата
И Смелой Искренности тихий всплеск,
И СамоИзлучения настройка,
Сумбурных Истин непролазный лес,
Где Стёжечки Искомых верных строчек.
Двенадцатый - последний в звукоряде,
Но не последний в гамме и плеяде.
13.
Число - твоё. Под ним стихи - мои.
Меж ними точку я поставил строго.
Нельзя без точки правде с ложью и
Числа лукавству с нелукавством слога.
Ты - в фокусах ликвидности стыда,
Души маранья, отмыванья денег,
А то, что любо мне, то никогда
Не спрячешь в шляпу,
никуда не денешь.
Ты - в числах лотерей, календарей
Смущаешь разум простотой одежды,
А я в стихах вскрываю для людей
Всю сложность правды,
малый шанс, надежду.
В той точке - смысл, если присмотреться.
Ты целишь в разум. Я нацелен в сердце.
14.
Впав в детство,
мир прельщён одной картинкой.
Лишившись текста, облысел журнал.
Остался блеск затылка. Вся новинка -
В девахе полу- или голой.
На
Эстраде - зоопарк, вольер пернатых.
Но если кто-то слышал, как самец-
Павлин орёт - то образы ненастья
Откроет память с выводом - "конец!"
Ни соловьёв не держат в зоопарках,
Ни иволгу, чья тихая свирель
Струит любовь, а не истому паха
С татуировкой сердца на бедре.
А сердце - выше, и оно поёт
Парижским неприметным воробьём*.
*Moineaux de Paris - ласковое прозвище Эдит Пиаф (прим. автора).
15.
Не попрекай двусмысленностью слов.
Её в них нет. Слова не виноваты,
Когда душа, предвосхищая зло,
Укутывает споро сердце ватой
Защитной, а о ране речи нет,
Но острый слог таит в себе обиду,
Привычную от многих. Ты не видишь,
Как я далёк от них. Печально мне.
Как ни взглянул и что бы ни изрёк я -
Всё двойственно, но только не вина,
Когда и "Здравствуй!" слышится упрёком,
Как-будто знать даю, что ты больна.
Молчу, невинных слов не расточая.
Но ты найдёшь угрозу и в молчанье.
16.
Когда приступишь ты, меня стращая гробом,
Боясь бессмертия моей шальной души,
Забросишь сети искушенья, чтобы
Её к телесному бессмертию пришить
За счёт примерного давленья кровяного
Путём отказа от сигар и коньяка
(Да чтобы постного не кушал, и срамного
Не ведал телом, а держал его в руках),
Тогда, своё мировоззрение итожа,
Сигару добрую обрежу всё равно,
Хлебнув коньяк, тебе намылю рожу
Своею искренней и пенистой слюной.
Узнаешь под хвостом Козлова А. копыто -
Мне огород милей бессмертия корыта.
17.
Бывает, дверь разрушена давно,
ЗамОк истлел, лежит в руинах зАмка,
И ключ не сгинул просто чудом, но
Он так искусен, что почиет в рамке.
А этому один и тот же сон -
Ревнивый рыцарь, любящий мужчина,
Супруге чресла заперев ключом,
Надолго отбывает в Палестину.
Ей больно и неловко. Но теперь
Не нужно клясться ждать его безгрешно.
И, запирая за супругом дверь,
Она скрывает странную усмешку.
Я, уезжая, верю в слово-ключ.
Что может быть надёжней, чем "люблю"?
18.
Поверь, ты обольщён теодицеей,
Что для отца есть "умыванье рук" -
В детдом тебя сбывающего с целью
Остаться добрым в памяти, мой друг.
Он кукловодом был, а не суфлёром
Мальвинам, артемонам и пьеро.
Которые от рук отбились вскоре,
Актёрами свою играя роль.
Но сохранили призрачные нити,
Что, им казалось, их вели к добру,
Как память, оправдание молитве
К тому, кто зритель детям поутру.
Свободу воли заплетать в стихи
Есть способ оправдать его грехи.
19.
Всё просто, как два пальца об асфальт -
Руки или два пальца камертона -
Ударить. Не настраивайте альт
По чёрной древесине из Габона,
И пусть Стэйнвэй (и очень дорогой)
Не будет звука правильным примером.
Дороже искренность - она собой
Настроит мир на должные манеры.
По слуху и акустике судьбы,
Будь это соло или часть оркестра,
Найдите тон. Он вашим должен быть,
Чтоб слиться или же покинуть место.
Пусть эхо "...л-ль-ля!" души как инструмента
Настроит всех на лад "интеллигента".
20.
Поэзия есть способ удержать
Для памяти страницы длинных текстов,
Их обобщить, и в тонкую тетрадь
Собрать всё то, что выстучало сердце.
Твой дом и сад, и город, и миры,
Её глаза - любимой, что внимает,
Пиры, посты, потери и дары,
Мятежных перелётных мыслей стаи,
Твоих друзей прощальные глаза,
Тюрьму, суму, мытарства эмиграций,
Премьер пустующий и гулкий зал,
И по сезону смену декораций.
И жизни улыбается поэт -
Едва скопилось на один сонет.
21.
Давай с тобой поспорим, англичанин.
Вы, англичане, любите пари.
Я - тоже. Только не привычен к чаю,
Но, как и ты, слагаю до зари.
Хоть стерлингов не наберу и фунта,
Мне есть что ставить, не гневя жены.
Ты Англии возьмёшь скупые грунты,
Я - жирный чернозём иной страны,
А всходы в душах - те, что их отбелят -
То будет ставкой-призом. По рукам?
Потом, обнявшись, выпьем и разделим.
Теперь давай - кто выше в облака.
Пусть в споре мы пожнём любовь и свет.
Поэтому - пари. Пари, поэт!
22.
У многих есть свой вариант сонета
"Как лист увядший падает..." У нас -
Души апологетов. Только этот
Сложу тому, кто чью-то душу спас
От серости, где трудно было бога
Стать лучше. Кто любил, но не прощал.
Несмертный бог, небесный недотрога,
То - скорбный наблюдатель без меча.
Всем вам, кто в бога верующих лучше
Тем, что не мнит наград на небесах.
Всем вам, кто, смертные спасая души,
Свою спасёт без веры в чудеса.
Невечным, не прощавшим серость - вам,
Ей противостоящим небогам.
23.
Извечно Жизнь, как хитрый эгоист,
В силки благих намерений нас ловит,
"Высоких" отношений сеть поит
Вином рисунка, музыки и слова.
Не придавай значения любви,
Задуманной как жажда продолженья,
Обманывающей мужчин и женщин,
Которым невдомёк, что c'est la vie.
Но есть Любовь, что Жизни круговерти
Не подчиняется, и, может быть, одна
Без вожделенья не приходит к Смерти -
Прекрасна, бесконечна и вольна.
Желание Любовью не зови.
Не предавай значение Любви.
24.
Я чёрных нот своих расчёски-поварёшки
Развешу на тугих верёвочках для них.
И подберу размер - устойчивый, хороший,
Который до конца удастся сохранить.
Долей же череда и постоянство чудом
Хорей напомнят, ямб, что волнами - на мыс.
Всё будет без сучка, а музыки не будет -
Задоринки. Того, что называют "смысл".
Я славлю нужность форм! Слова ли это, знаки ль,
Глаза ли, или мир, что скрыт молчаньем в нас.
И рама так нужна окну в него, однако
Что толку золотить, когда за ним стена?
Прекрасно, гладко можно выточить сонет
А нет "задоринки" - и ничего в нём нет.
25.
Я всё ищу обычные слова,
Но точные, пускай невзрачны сами.
Ни ткань холста, ни белая канва
Не брезгуют мазками и крестами.
Как зимний мир, глаза твои, закат
Мне выразить простым, неброским словом?
Любой лоскут пошлю на облака,
Нашью на снег подснежника лиловость.
Я научусь и, пальцы исколов,
Сведя на мусор много нитей, тканей,
Удастся мне из некрасивых слов
Красивое создать тебе на память.
Тебе пойдёт простая красота,
А не крикливой сложности цвета.
26.
"Истина - в вине"
(О. Хаям)
Старик, дословно это принимать
От жизнелюба? Чувствую - обманут.
Ужели то, что - торжество ума,
Ты видишь просто "ёжиком в тумане"?
В похмельной ли мигрени поутру
Искать ответ на то, что разум гложет?
Люблю вино, оно давно мне друг,
Но истина, как женщина, дороже.
И женщина, как истина, пьянит,
Но для познанья требуется трезвость.
Их много (женщин, истин), только дни
Отдам одной из них, а не "Шартрёзу".
Ни женщину, ни истину в вине
Познать нельзя! И - точка. И - сонет.
27.
Волну прибоя не испортить камнем -
У скал живее и прозрачнее вода.
Оскалы гор не хуже с облаками.
Есть то, что друг для друга - навсегда.
Сто лиц провинций или лиц в столице
Могу увидеть. Только этот люд
Взгляд не задержит. И не возвратится
Мне эхом "...лю", когда воскликну: "Люб!"
Твоё же - различу в толпе незрячим,
Лишь нервом узнаванья трепеща.
Мы друг для друга созданы и значим
Всегда одно, и только - сообща.
Глаза закроешь ты, моя любовь -
Я напишу сонет и - за тобой.
28.
Изобретательно порочные французы
Придумали и "трио", и "квартет".
Но я люблю по-старому, по-русски
С моей виолончелью - тет-а-тет.
Зачем две скрипки, альт, и свет в глаза нам?
Пускай - темно, и губы ищут губ.
И пусть никто не видит это в зале.
Любовь и музыка - они не для трибун.
Шумны оркестры и сиюминутны.
А струн твоих и ласки мастерства
Достаточно, чтоб вечности коснуться
И никому не рассказать в словах
О том, что музыка - всегда уменье сердца,
А полночь - для ноктюрна, а не скерцо.
29.
Убийца-бумеранг не возвращается,
А поражает и ложится рядом.
И поражённый в сердце удивляется -
Откуда боль пришла мгновенным взглядом.
Смотрю вокруг. Врагами-каннибалами
Не окружён, но рядом, окровавлен,
Лежит твой взгляд. И больно. И немало мне.
Я ранен так, что возвращу едва ли.
День перепорчен. Кровь губы придушенной
Вины, вино окрасив, не исправит.
А бумеранг смертельный - он искушан, но
Он не один у пояса - отравой.
С кинжалом-словом из улыбки-ножен
Будь очень с амазонкой осторожен.
30.
Я - человек. Примат с челом своим бесценным
Да веками для глаз. Но, щурясь, этот мир
Использую, как тир. А в прорези прицела
Всё сужено в мишень, воспетую людьми.
Сражаются стрелки, как бабы на перроне,
За огневой рубеж - ведь времени в обрез.
А жизнь дана одна, и выданы патроны,
В придачу - малый шанс (в строке гарантий - "без").
Колокола гудят да педагог долдонит,
Вздымая счастье-цель повыше от земли.
На ветер сноску - всё, что длинной бородою
Укажет боговер, слюною - моралист.
Я распахну глаза, уйду от наставлений -
Пускай земля и мир вернутся в поле зренья.
31.
Была дана желанием одним,
Приманкой жизнь продолжить сыном, внуком -
Утёнком гадким без крылатых рифм,
Бессловна, в оперенье только звуков.
Но, вызрев, научившись говорить,
Паришь теперь над скотными дворами,
И, с лебединой шеей в словари
Влетев на "эЛ", ты царствуешь над нами.
Завидуют, плюют в тебя скоты,
Синиц и кур тебе предпочитая,
Но так высоко пролетаешь ты,
Что грязь не достаёт, не прилипает.
Желанию продлиться вторит мне
Желанье посвятить тебе сонет.
32.
В залог - ту часть, что новым прорастёт,
И вызреет на полштыка от света -
И мысль, и жизнь. А лоно и живот -
Земля. Животворящая планета.
Из вздора неживого и воды,
Тепла и предпочтения порядка
Рождаются и множатся плоды
Созвучьем в строках,
ягодой на грядках.
И клубни, и ростки, и семена,
И мысли, и сомнения, и грёзы
Укутает, убережёт она
И прирастит, упрятав от мороза.
Очей не возводи горе, молясь,
А опусти их долу, где - земля.
33.
Мне снился сон, в котором принцем я
Танцую в замке жизни суетливом.
На принцев - спрос, и женщины стоят,
Черёд свой ожидая терпеливо.
И первой - юность девушкой босой,
За нею - зрелость женщиной, и после -
Старухой старость. А за ней с косой -
Последняя. Без возраста и носа.
Нет времени, часов не слышен бой,
С них стрелки, словно листья, облетели.
И женщина прекрасная любовь
К другим моё не отпускает тело.
Старуха зла, а та - за ней - не злится,
И что-то правит в гороскопе принца.
34.
Творения творцов переживают,
Когда их мастер создавал с душой.
И холодна штамповка, и мертва, и
Бесплодна, даже если хорошо
Сработана с оплатою в монетах,
В усердии шаблонного труда.
Конвейерный поток марионеток -
Не труд ручной, что ценится всегда.
А Буратино с длинным острым носом
Был единичен. Повзрослел уже.
Пытлив, как прежде, задаёт вопросы.
Теперь - о боге, жизни и душе.
Отец следит, прощая все проказы.
А сердце есть - появится и разум.
35.
Мне кажется, я знаю, почему
Она дана была Мужчине в пару -
Без споров первобытному уму
Под крышкой костяной дремать опарой.
Как хлеб, поднялся мозг, имея цель
Создать и совершенствовать орудья,
Чтоб время оставалось на постель,
С которой начинаются все люди.
Сварливость покрывала нагота.
Она - искус и тренировка мысли.
Желанна и беспомощна, проста,
Нежна, мила, и от Него зависит.
И так слаба, безвредна и "кис-кис",
Что от неё никак нельзя спастись.
36.
Ища рациональное зерно,
Вселенную пронзив пытливым взглядом,
Неутомимый, как бульдозер, но
Без мысли поискать сначала рядом,
Он ставил к горизонту паруса
И лично проверял его на дальность.
Всё, думал - там, а истины роса
Всё - по усам, и в рот не попадала.
Не получив того, чего искал,
Он опыт приобрёл. И вот с походом
Решил повременить, чтобы пока
Тот опыт применить на огороде.
В конце концов всё обернулось прахом -
На огороде человек стал раком.
37.
Стояли рядом. Их не различали
Ни дождь, ни снег, ни птицы, и никто.
Их тень росла, кружила, удлинялась,
Противореча солнцу, на восток.
Каким-то безрассудным ураганом,
Повырывало корни из земли -
Казалось, что без малого изъяна,
И под травой в одно переплелись.
Сейчас - река между ракитой с клёном.
Она их разделяет, и роднит
Одни лишь отраженья крон зелёных,
Но тени - врозь, и меньше тени в них.
Нелёгкий труд теперь любить обоих,
Когда любовь не стала меньше вдвое.
38.
Ты можешь прочитать по мне,
Как много лет и зим осталось
Примерно чувствовать усталость,
И сколько сил ещё на дне,
А книгою раскрыв ладонь -
Найти мозоли от эфеса,
И строки ангелов и бесов,
Что бороздят мою юдоль.
У глаз следы оставил смех,
У губ печаль вписала складку,
Но не жалей меня украдкой
И не тревожься обо мне.
Ты загляни в мои глаза -
Там жизнь,
влюблённость
и азарт.
39.
Скажи, учитель, если не в тетрадках -
В живых сердцах сложить две пары глаз,
Что будет? Подзабыл уже изрядно?
Когда-то знал на память, и не раз
Стихи в ответе о любви писались,
Знак равенства был твёрд и не полог.
Как получилось, что теперь печально
Ты двоечником смотришь в потолок?
Исчезли рифмы под кусочком мела.
Он осыпался с грифельной доски
"О жизни - в прозе", чтобы снегом белым
Посеребрить и душу, и виски.
А я стихи писал. Висками сед,
Но знаю твёрдо правильный ответ.
40.
Не мотылёк - комар из мотыля.
Не красота, но, безусловно - чудо.
И кровь-еда из шеи короля -
Уже в составе окуня на блюде.
А постная еда, прудов дары -
На стол других, не королевской крови.
Их тоже покусают комары,
Чтобы король позавтракал собою.
Всё есть во всём. Питание - кольцо.
В воде есть то, что нужно для горенья,
Но в крепком браке. А твоё лицо -
Черты отцов в любви и повторенье.
Горацио, вся жизнь - большой трактир,
Где, мир едя, ты сам питаешь мир.
41.
Намного больше нервов, чем в глазах,
В руке моей - чтоб различать сомненья,
Накрыв твою ладонь, и, в волосах
Запутавшись, распутать объясненья.
Я руку вместе с сердцем предложил
Служить теплом, защитой и опорой.
Так обопрись - и сила этих жил,
Лаская нежно, сохранит от горя.
Изменит мозг, уснув под пеленой,
И глаз предаст, от света звёзд ослепший,
Обманет голос ложною струной,
А ухо не расслышит счастья лепет.
Подводит сердце, смолкнув до утра.
Одна рука верна до топора.
42.
Выстраиваю логику сюжета
Уже по ходу действия. Оно
Не блещет совершенством текста, жеста,
Пейзажами - домашнее кино.
Бюджета скромность многих декораций,
Костюмов, трюков, кино-анаши
Лишила, и приходится стараться,
Чтоб интересно было для души.
Стрекочет плёнка кадрами финала
Импровизации на тему бытия.
Седой герой спиной к пустому залу
Уходит по алее - это... я.
Играет музыка, и - титры (снизу вверх)
Строкой плиты гранитной на траве.
43.
Торопишься. Скачки через ступени -
Что наверстать? Любые этажи
Всегда ведут к успению. Успеешь.
Широкий шаг не удлиняет жизнь
Прорехами не сыгранных мелодий
И писем, не написанных друзьям,
Презреньем быта, что, как бык двурогий,
Волочит воз с навозом бытия.
И лучше долго вспоминать, что снилось,
Чем в новых снов ложиться круговерть.
Чистовики так мало пьют чернил, а
В черновиках их много больше вес.
Порою перелистываю жизнь -
И нет ступеней. Только этажи.
44.
При равноправии нет левой стороны,
Как в ленте Мёбиуса, что одностороння
И удивительна причудою Луны
Одно лицо являть, не ёрзая на троне.
Доверье к Янусу не развивает жизнь.
Его двуличие - как тонкий лёд весенний.
На лунных кратерах надёжней этажи
Строений строк, куда приду на новоселье
И тост за Мёбиуса вздорный подниму,
За стихотворчество без тени и испода.
Раз объясняться нужно в прозе, значит муть
Разрухой в голове поэта происходит.
При равноправии нет левой стороны.
Не понимая, я не чувствую вины.
45.
Пока мы живы, мы всегда близки.
Нас могут разделять долины, бездны
И расстояние протянутой руки,
Но пусть - земля, а не её поверхность.
Ладонь твоя мне к сердцу прилегла,
Как будто лист прелюдии бессловной,
Мелодия судьбы изломом новым
Вдруг с линией любви пересеклась.
Бесценная, нежданная на душу,
На клетку ту, где ходики с кукушкой,
Она легла, подарочно нема.
Отнимешь - я умру. Не отнимай.
Оставь. Своей прижму её скорее -
Пусть место для владелицы согреет.
46.
Дарение на "эл", любовь на букву "дэ".
Кроссворды и стихи не терпят повторений.
Давно к "любовь" искал синонимы везде,
Однажды слово "бог" попалось в словаре мне.
Я видел много раз - казнённой на кресте.
Как Магдалина, я никак не верил в чудо
И спрашивал её, воскресшую: а где
Лежит моя любовь, распятая прилюдно?
Как нелегко любить, не требуя взамен
Ни счастья, ничего страданию наградой.
А просто верить той, которая во мне
И вечно надо мной, и - одесную правды.
И вот я прихожу опять во храм души,
Где светел лик её в безмолвье и тиши.
47.
- Покайся, сын мой! Водку пьешь?
- Отец! - светло и равномерно,
И, медицину славя, верю
В бальзам душе, ядрёна вошь!
Она, как божия слеза
(Не медицина, что мутнее),
Очистит дух, подавит спазм,
И отвратит остервененье.
Когда строение церквей
Важней, чем новые больницы,
Она дороже журавлей -
Целитель мой, моя синица.
- Великомудрые слова.
Еси прощённымъ, наливай!
48.
Двусмысленность беременит слова,
Иначе их бы было слишком много,
Но порождает масок карнавал,
Где в кружевах скрывается убогость.
Под пудреным кудлатым париком,
Не то чтобы отсутствие пробора,
А просто лысо. Рифмами легко
Подкрасить губ пустые разговоры.
Я украшательством грешу и сам,
О внешности для слога беспокоясь,
Но мне в ответ смеются небеса,
Где словеса оценивает совесть.
У птиц в лесу ищу строку мою -
Те, что скромней, красивее поют.
49.
Слова теперь как выстрелы ничтожны.
Я для любви огонь приберегу,
Желанье выпада стреножу в ножнах
Из плотно сомкнутых в усмешке губ.
Упрёки в подлости вернутся бранью,
Во лжи упрёки порождают брань.
Так я смеяться буду, а не ранить -
Дерьму не нанесёшь душевных ран.
Смертельные дуэли в гневных письмах
Забыты. "Секунданты" - в словарях.
Когда цена на честь лежит так низко,
Нет смысла кучку шпагой ковырять.
Поскольку "честь" и "чистота" - подруги,
Я после Интернета мою руки.
50.
Какие ни были бы даты,
Каких сражений жернова,
Но генералы все - мордаты,
Солдаты - кормлены едва.
Их поменяют, как подмётки,
Их нарожают, ополчат,
Чтобы послать на пулемёты
Голодной стайкою галчат.
Зароют в безымянной яме,
Чтоб поимённо позабыть,
А генерал, воспетый ямбом,
Добавит вес (себе и в быт).
И продолжают пузыри
Для нас историю творить.
51.
Сонет, пролейся ливнем на меня!
Задай головомойку с полосканьем.
Сомненья незадачливого дня -
В помои, в сток, в канаву заиканья.
Вот слышен гул молниеносных рифм,
Светлеет небо – значит, быть сонету.
Ещё он сам с собою говорит,
Разучивая строки для планеты.
Распустят крылья вялые цветы,
И затрепещут лепестками птицы.
Случится так - его услышишь ты,
И что-нибудь хорошее случится.
Всё это будет, будет, а пока -
Полголовы в раздумьях-облаках.
52.
Что может быть возвышенней земли -
Подножной, попираемой веками?
В плевках, окурках, жвачке и пыли,
Что нас несёт, пленённых облаками.
И кормит, одевает, и покой
Даёт в тени, потом в себе - последний.
Как мать (не бог!) заботливой рукой,
Вдыхая душу, нас из глины лепит.
И кровь прольём, чтоб глину и песок,
И чернозём попрать своим копытом,
А взор в молитве до небес высок,
Почить ли там, в сырой земле зарытым?
Но, возвратясь домой из разных мест,
Мы землю поцелуем, а не крест.
53.
Тогда, когда твой взгляд магнитный
Мне ляжет на глазное дно,
Когда почувствую - проникнут,
Обеспечален до основ,
Давленье новой атмосферы
Уравновесит кровь едва,
Чьи реки вдоль дендритов-нервов
Наполнят сердце-океан,
Не дрогнут в шкафчике стаканы
От потрясения земли,
Не станут жертвами вулкана
Дома других влюблённых лиц,
Но время остановит бег -
Во мне, прильнувшему к тебе.
54.
Что может быть прекраснее суда -
Торжественней, величественней, строже?
Подсудны: человек и города,
И страны, и Земля, наверно - тоже.
Чем дольше человечество в пути,
Тем больше справедливости миражность.
Всё тот же бог, который не простит,
И суд, что - уголовно-арбитражный.
Старушек у подъезда трибунал,
И аутодафе шофёру Сане.
(Но посудить по правде, то жена
У Сани - сука и на вышку тянет!).
Я улетаю с горсточкой Земли
К планетам, мир которых справедлив.
56.
Ты в кроткой нежности ранима,
Но и тверда в своих правах,
Неприхотлива, анонимна
В разноимённости - трава.
И дашь лекарств от разной хвори,
И боль падения смягчишь.
Ты привернёшь, утешишь в горе,
Постелешь мягкое в ночи.
И ты, любовь, живёшь травою -
Истопчут, попирая честь,
Асфальт скабрёзности накроет,
А ты в ответ всё есть и есть,
Примером служишь, лечишь нас
И сеешь жизни семена.
57.
Полки моих сонетов не нужны
На поле брани - ругани и бреда.
Им по другую сторону войны
Искать дороги к славе и победе.
Ни аксельбантов нет, ни эполет,
И ни усов, закрученных азартно,
Но ровен строй, где смысл сидит в седле,
А надо всем - высокие штандарты.
Их цели и смелы, и высоки,
Трофей - улыбка (что к ответной склонит)
И звёзды глаз, и две твои руки,
Что лягут мне на плечи, как погоны,
И это сердце гордое твоё,
Что крепостью к моим ногам падёт.
58.
Не скороспелый лихо-ураган,
А долгое стояние на солнце
Меня, как дом, разрушит. И к ногам
Осяду я строением сезонным.
Источат ветры рёбра ветхих стен
Со временем, глаза мои ослепнут,
Как окна в мир. И крыша вместе с тем
Поедет в детство под смешок и лепет.
Не хвост трубой - труба тогда хвостом.
Домовладение - короткий срок на свете.
Настанет час - свободным сквозняком
Сольюсь в объятьях с разгильдяем-ветром.
Тогда пусть на фундамента камнях
Мой сын построит дом, продлив меня.
59.
Блажен благим кричащий матом
О благе всех, всего и вся,
О Высшем Разуме, приматно
На ветке блогером вися.
Блажен познавший аксиальность,
Где ось представлена душой,
Кто "тело" слышит как банальность,
Что пахнет так нехорошо.
Как просто пальчиком печатать:
"Любви всем, Счастья и Добра!!!"
И, в зеркало кося очами,
Аплодисменты собирать.
Вдове "Душою с вами!" шлёшь?
Вложи от тела медный грош.
60.
Когда бы музыки вселенские штрихи
Мог рифмовать, или стихи-балеты
Мог создавать, я б не писал стихи -
Всего-то для одной шестой планеты.
Национальность стихотворных поз -
Как золотая цепь коту на дубе.
А русский дух под молотом с серпом
Так застоялся, что почти погублен.
Чайковскому завидую везде,
Где в переводе не поёт дословность,
Тогда как па-де-катр и па-де-де
Из "Озера" понятны миллионам.
Универсальность звука хороша:
Читает - мозг, вибрирует - душа.
61.
Мужчина - корабельное дитя,
А женщина задумана причалом.
Ему мотаться, землю очертя -
Ей ждать его и днями, и ночами.
Как непоседе быть без перемен? -
Пейзаж черствеет, завоняв носками,
Физиономии и перечни имён
Надоедают, как вино и скалы.
И в поисках счастливого глотка,
Удачных рифм, отточенных сравнений,
Не грех податься к чёрту на рога,
Где клад, наверно, очень сокровенный,
Оставив ТОТ - понять, среди стихий.
Вернувшись, попросить её руки.
62.
Четырнадцатистрочный мой сонет
Безумству строк - смирительной рубашкой,
Лотком старателя усердного при мне.
Четырнадцать борозд для скромной пашни.
Чем больше будет вспахано земли,
Тем больше сорных трав на этом месте.
Трезвон четверостиший веселит,
Сонета бой подобен благовесту,
Соизмерим с ударом булавы
Наотмашь, на скаку, чтоб - безответно.
Когда пугаю ложь: "Иду на вы", -
Я шлю гонца с очередным сонетом.
Ты - колокол, что тесен для поэтов.
Но ты им - зык, они - язык сонету.
63.
О, время! Разваятель беспощадный,
Развенчиватель мрамора веранд!
У статуй и карнизных, и площадных
Ты отсекаешь весь протуберанц -
Носы и пенисы, хвосты, и крылья,
Рога и листья лавровых венцов.
И боги нам свои являют рыла,
Юнцы амуры - истину скопцов.
Когда бы ты обтачивало души,
Обламывало глупости рога,
Её хвосты, её чертячьи уши
И острия сандалий на ногах.
Искусство бренно, мудрость - редкий дар,
А глупость повсеместна навсегда.
64.
Цветы - живые. Потому так жаль
В саду их с недвижимостью приветной -
Не убегут от лезвия ножа,
Не спрячутся от холода и ветра,
Слепы, хрупки. Безмолвной красотой
Одарены в обмен на беззащитность.
Шипы на них не отвращают стол
От их убийств ко дням и годовщинам.
Безропотны их губы-лепестки,
Пыльца без пользы сыплется на скатерть,
Их выбросят движением руки,
В объятиях которой шли под скальпель.
Ты красоту не посчитай предлогом
И прочь беги из сада босоного.
65.
Когда-то мир был создан закругленьем,
Теперь углы терзают города,
Но солнца освещенье с отопленьем
Вне моды (пусть сезонны, как всегда).
Пространственно все линии - как люди.
То накрест, то не сходятся нигде.
То перпендикулярны, словно судьбы
Иначе слово слышащих людей.
Слова - как люди с линиями дланей.
Родившись с криком, возмужав едва,
Устаревают, отслужив в уланах,
Давно ушедших. Люди - как слова.
Пусть всё изменят новые уста,
Одна "любовь" пусть не умрёт с "(устар.)"
66.
На горизонте дыбились не горы -
То зонтики (как мокрые верблюды),
И - крупность форм соседки тёти Любы,
И горе её мужа дяди Жоры,
Оставленного ради инженера
Не пьющего, с окладом регулярным,
В очках, которые кладёт в футляр, но
Без них не видит дальше шифоньера,
Враньё за жизнь и собственные вклады
В неё и в сберегательную кассу
Серёги - ниже этажом (но классом -
Нам гегемоном был в пародном даден)
Ещё (для группового онанизма) -
Рос шиш хрустальный с Пиком Коммунизма.
67.
Сойти с ума не всякому дано
И - выйти из себя не в гнев, а в "чокнут".
Взлянуть со стороны на стопки норм,
Карьерных планов, денежных рассчётов,
Хлебнуть вина и вылить керосин
На приговор общественный "Пригоден!" -
Нормален для вождения машин,
Налогообложения дохода,
Присесть на корточки и от огня
Разжечь в зрачках цыганской пляски блики.
Когда-нибудь таким найдёшь меня -
Безумством обновлённым, новоликим -
И не узнаешь, но потом сама
Полюбишь новь, ко мне сойдя с ума.
68.
О, где вы, распоследние слова -
Не те, что душу высвободят птицей,
А - самые? Всё собираю вас,
Разбросанных по читаным страницам.
Ужами исчезаете в траве,
Травою оставляете равнины,
Распаханные слогом в голове,
Дразня, мелькая спинами дельфинов.
А теми, что привычны так давно,
Ни обогреть, ни самому согреться -
Закрашенное известью окно
В полнеба, полуправда полусердца.
Как отыскать слова - для уст печать,
Чтоб высказать, а после замолчать?
69.
Придёт пора, когда событий ход
Что отмеряет время, постареет,
И всё, что может, то произойдёт,
Умрут слова, и музыка, и время,
И к пунктам назначений поезда
Придут остаться все. Уже навечно.
В глазах последних всякая звезда
Погаснет, отслужив своё, как свечка.
Все камни будут собраны в одно,
Беременное временем и нами,
Чему взорваться будет суждено.
Мы результат полюбим и познаем.
Вселенная - как пульс твоей руки,
Что так трепещет у моей щеки.
70.
Для маргарит - спасатель мастеров,
Для фаустов - добытчик маргарит, и
Сообщник силы, что творит добро,
Являя зло к сравненью габаритов.
Инструктор по падениям с небес,
Владению копытом как протезом,
По магии и по "слепой" стрельбе,
Антисемит-антихрист, антитеза.
Специалист по воровству луны
И скупке душ ещё при жизни тела,
И отбивным из вырезки (спины
Заведующего мясным отделом).
Я душу бы не прочь тебе продать,
Но ей уже хозяин - Самиздат.
71.
Кто не сказал об этом с пьедестала
(А может быть, ища тот пьедестал) -
Пространства телу нужно очень мало,
Душе порою мир подлунный мал?
А иногда ей шалаша довольно,
Ему же нужен целый континент -
Откуда все события и войны,
Текущий исторический момент.
И противоречиво, как супруги,
Терзаются, терзая, что ни шаг.
Была, как Ева, создана подругой
Из выдоха творившего - душа..
Болит она (душа) и голова -
Что если душу первой создавать?
72.
Будь шанс ещё хотя бы раз,
Но помня прошлое, родиться
И выбрать облик, перебрав
Одежды разные и лица,
То ничего б не изменил -
Ты можешь не узнать иначе.
Вдруг и тебе подарит дни
Невероятная удача?
И ты, не выбрав красоту,
Оставь неброские одежды -
Не разминуться на мосту,
Что свяжет будущее с прежним.
А жизнь на разных берегах
Подарком мне не дорога.
73.
Народ - пародия на тот, что первым
Задуман был с надеждой, что колен
Он наплодит, само собой, нескверных.
Но в производных умножалась лень.
Само собой? Закон об энтропии,
Что как зараза, был уже тогда.
Ошибок столько гены накопили!
А можно было бы предугадать
Ничтожеств возвеличенных нелепость
И жвачку оправдания во ртах.
Воздастся не по вере, а столетья
Суду предъявят веры результат.
Оставишь без присмотра - и само
Распространяется одно дерьмо.
2013-2015