I
Бедняга холст!
Он мог служить одеждой,
Надежду пеленать, стать флагом.
Но
Не всякому со смыслом суждено
Жизнь обвенчать и умереть не зря.
Или бессмертно возрaстать в цене,
С чужой улыбкою болтаясь на стене.
У живописи "жи(знь)" в начале слова,
Но "лживопись" точнее.
Эта ложь -
Изнанка правды, красочный подлог,
Смесь вдохновенья, масла и пигментов,
И мастерства обманывать людей
Невинностью пастушек и блядей,
Заборов или стен преображеньем,
Приобнажением в оконных отраженьях
С уже совсем не бранным словом "й у х",
Напоминающим теперь усталый выдох,
Со входом там, где был искомый выход,
И правотой поднятья левых рук.
О, если бы я смог посметь,
ничтоже
Сумнящийся, то я кистями слов
Творил бы лишь капель твоей походки,
Ребенка спящего тревожное нытье,
Азарт опасности, похмелье правоты -
Все то, что умирает на полотнах.
Когда я тоже стану натюрмортом,
Перенеси меня на полотно:
Cвеча, сигара, тяжесть револьвера...
И в центре я - недвижим и красив.
Пусть думают:
"Oн не боялся смерти
И сам ушел, свечу не погасив".
II
Мы знаем, сколько нужно хлеба,
Подметок для неблизкого пути,
Чтоб не предать дорогу возвращеньем.
А в лавку придорожную входя,
Сочтем монеты, чтобы не быть битым,
Когда придет пора за все платить.
Eh bien, mon prince...
Нет, я-то буду краток:
Мой добрый Гамлет, мы вонзаем ключ,
Как шпору, в тело рулевой колонки,
И двигатель той болью разбудив,
Пускаем вскачь, зажав бразды правленья,
Педалью - вдаль.
А лично я люблю,
Чтоб было больше половины бака,
Чтоб было больше лошадиных сил.
Но жизненной дороги протяженья
Не знаю, как и все.
Безумцы!
Не знaем, сколько нам отпущено Природой
Иль Тем, Кто нам Природу отпустил,
Но продолжаем путь, поправ расчеты,
Не приведя в порядок ни дела,
Ни мысли, ни взаимоотношенья...
Мой добрый Гамлет, с твоего стола
"Быть иль не быть?" - плохое угощенье
Тем, кто жует "Была, бля, не была!"
III
Увы, король! Твой пенсионный план
Подстать комедии.
Я - с дочерьми всецело.
Сто рыцарей! А слуг, a лошадей
Ты сосчитал? Фураж, жратву в сычуг,
Мечей заточку, прочие расходы,
Леченье от хандры и непогоды,
Процент износа cбруи и кольчуг?
Ты ранен в мозг, как утверждаешь сам.
Неблагодарность дочерей - не повод,
Состарившись, остаться без угла.
Ну, хорошо - Корделия была,
И кое-кто порядочный в зятьях.
А если б нет? Что бы тогда осталось?
Ты должен был откладывать на старость!!!
Как я.
IV
Тех прогневя, кто, слезы отирая,
В экстаз впадает, слыша экзистен-
циальный гамлетовский вызов
Судьбе,
я этот монолог
Лишь в том контексте назову уместным,
Когда я, скажем, потерял отца,
А мать пирует с отчимом-убийцей.
Иные монологи слышу я
В нормальных обстоятельствах семейных.
Любая жизнь, от самой препростой
До самой сложной (в шкуре датских принцев),
Одну имеет общую черту:
Стремление под солнцем сохраниться
(За счет экспансии, мимикрии, борьбы
За самку, пядь земли, кинокартину
О том, как благородно - умирать).
Мой добрый Гамлет, - нужно быть кретином,
Чтоб спрашивать себя "быть иль не быть?",
Или соврать...
V
Моей дочери Соне
Я ждал тебя, как сына. Дочерьми
Я был одарен дважды. В третий раз
Я ждал наследника и был разочарован.
Нет - больше: мать приговорив
Последним шансом разродиться принцем,
Ты всколыхнула море горьких снов,
Стыда и ощущенье Божьей кары.
Но сердце животворное отца
Cильнее было разума монарха.
Корделию я сердцем полюбил,
А разум укрoщал ее улыбкой,
Походкой матери и красотою глаз.
Когда я возвращался из походов,
Порой влача, как бремя, неуспех,
Ты, прутиком проткнув мою кольчугу,
Пыталась короля пощекотать.
И я тогда смеялся, как ребенок,
И становился ласковым шутом.
Мне долг монарха болью был подкожной,
А ты - лекарством, дымом конопли.
"Я полюблю супруга так, как должно.
А вас, отец, люблю, как долг велит" ©.
Опомнись, Сонька! Что это за честь -
Стихи в наследство папины прочесть?
VI
Есть многое на свете, друг Гораций,
О чем живущим спрашивать нельзя.
Не то чтобы запретно или плохо,
А просто глупо. Сотни мудрецов
Не ведая, что станут дураками,
Произнесут бессмысленный вопрос:
В чем смысл жизни? Нет, не человека,
Не черни, не дворян, не королей,
А жизни как феномена Природы -
И безрассудной, и рассудочной порой,
Но склонной обесценивать рассудок
Вопросами о смысле бытия.
Смотри: вот ветер. Он всегда возникнет,
Когда есть перепад температур.
Никто не спросит: в чем есть смысл ветра!
А будет ветер - будут в море волны.
В чем смысл волны? Ты чувствуешь, мой друг,
Что ты глупеешь с каждым из вопросов,
Подобных этим? Будет свет звезды,
Подобной Солнцу, будет жидкой влага,
И будут углерод и водород,
Азот и фосфор, кислород впридачу -
И жизнь возникнет неизбежно, как
Тот ветер, волны или шум прибоя.
И мне милее свойством называться,
А не развития материи венцом
(От глупых атомов до головы с лицом)-
Венцом развитья (в череде мутаций)
В живую очередь без философских тем,
Где "Вы - за чем?" важней, чем
"Вы - зачем?".
VII
Что есть любовь? Вибрация души?
Ее болезнь, что музыке подобна?
Нагих сердец простудная бездомность?
Безвремье хвори? Временный ушиб?
Поэт - не лекарь. Лучше смерть в любви,
Чем от избытка сахара в крови!
Теперь уже из Мантуи в Верону
Не нужно целый день хлестать коня.
Ты ранним утром позовешь меня -
И в полдень я возникну на перроне.
Я вижу, как ты машешь мне рукой,
Потом сигналишь скомканным беретом.
Я шпагу бы поднял над головой
В ответ, но не короткую Беретту.
Да, две семьи - два мафиозных клана,
Меркуцио, тибальты, и т. д.,
Оружье, героин, марихуана,
Напичканный взрывчаткой Мерседес...
Наш тайный брак - в общеньe электронном,
Но жизнь - все та заложница судьбы:
Будь мой компьютер вирусом убит,
Oсталась бы ты на пустом перроне.
Таблеток горсть - и невозврата мгла,
А мне - моя последняя игла!
Нет повести печальнее на свете,
Чем та, где жизнь висит на Интернете.
VIII
"Она его за муки полюбила
(А он ее - за состраданье к ним)"
И на гондоле к черному дебилу
Отчалила, горя, как серафим.
Ее отец пенял на колдовство,
А Дож, дурак, одобрил status quo.
Да, друг Вильям, ты сочинил фуфло:
Поступок не стыкуется с мотивом.
Нельзя же начинать со лживых слов.
Я начал бы трагедию правдиво:
Член Мавра был длинней ее руки,
И он валил с Венеции на Кипр.
Я был в Венеции, где это затевалось.
Вонючее не помню красоты:
Весь город испражняется в каналы.
Гниение зловонной тесноты.
Шикарных ухажеров полон дом,
И тут же - их какахи под окном!
Еще я помню мавров из Патриса
Лумумбы Института, дездемон,
Под баобабами мечтающих укрыться
От одного дерьма с другим дерьмом.
И вся трагедия не в краткости идиллий,
А в судьбах тех, кого они плодили.
IX
Офелия!
О, девочка!
О, фея!
Как мало он поведал о тебе!
A я спустился б за тобой Орфеем,
Когда бы мог препятствовать судьбе
И автору.
Я тоже автор,
правда,
Не так, как тот, умен и знаменит,
А прост и работящ, как старый трактор,
Которому сцепление щемит -
Сцепление и судеб, и событий,
Трансмиссия момента в "навсегда".
Твой выбор смерти мне понятен, ибо
Нельзя на картах юности гадать:
Там нет валетов, королей с тузами,
Да всех мастей - там только "да" и "нет".
И нет пасьянсов, и прожить слезами
Совсем нельзя -
есть лишь любовь и смерть.
Ты будешь похоронена в могиле
Вне кладбища с останками шута.
С тобою лег бы рядом, будь я в силах
Узнать, где смех с любовью без креста.
X
Ну, вот что, Основоположник, отвечай,
Чего достиг ты, положивши на основы?
Ты что же - переодеванью назначал
Переворотом стать для фабулы хреновой?
Кухарке, пьяной аж до положенья риз,
Проснуться утром госпожой, из властных женщин?
Пересадить ей благородный гипофиз,
Как это сделал врач Ф. Ф. Преображенский?
Сменив наутро туалет и рацион,
Оставив ей все генетические корни,
А пот и труд переменив на моцион,
Преображенья ждал ты Золушки проворной?
Не укрощая торопливость, впопыхах,
Что, в целом, вылилось трагедией намедни,
Как драматург ты оказался в дураках.
Шекспир умней - он не писал трагикомедий.
XI
Одежды, нравы, время - все иное,
И неизменна только брака стать:
Поступишься ты равенством со мною,
Я - поводами мужа ревновать.
Была огнем, порою солью с перцем:
"Опора сильному? Я на ногах вполне!"
Я руку предложил тебе и сердце -
Так обопрись, чтоб стать еще сильней.
А став, пусть не свободней, но сильнее,
Ступай мне в шаг, читай мой взгляд и стих,
Лови в моих движеньях направленье -
Желанья все прочту в глазах твоих.
Я не к тому, чтоб ты носила тапки -
"Да я сильна, но он сильней" - скажи.
И будет жизнь прекрасна, словно танго,
Которое длиною будет в жизнь.
Чтоб только мне ты открывала душу,
И мне предназначалась нагота.
Как только эту заповедь нарушишь,
Пойдешь вертеться голой у шеста.
XII. Трагедия
(Лужайка леса. Входят сеньоры Жлобио, Хамоччо и Ди Генератто, их телохранители,
охотничьи собаки).
Жлобио: Какая радость частью быть природы,
Что родила нас!
Хамоччо: Господу хвала
(разливая на троих) За то, что нас из грубой глины создал,
Да здравствуют гончарные дела!
Ди Генератто: Хвала Судьбе, что из горшков в сосуды
Прoизвела нас, расписав бока,
Прикрыв сермяжность, темноту и грубость,
(Чокаются, выпивают)За что поднимем каждый свой бокал!
Жлобио: Сеньоры, мы же - общества оплоты:
В нас - куртуазность и души полет...
А что ж охота?
Хамоччо: В задницу охоту!
(разливая на троих) Да в posteriore пусть она идет!
Похерим все пиарные моторы!
И так - весь день топтались у руля.
А если - в "подкидного"? Как, сеньоры?
На деньги в "жмурки" хорошо бы, бля!
Ди Генератто: А я рыбалку с детства обожаю,
(мечтательно) Где, девку-рыбку взявши за глаза,
Разделаешь, держа ее за жабры.
Жлобио: Когда б не paparazzi, я бы - "за".
Мы в жизни - марлезонские танцоры:
Как жабы все - в жабо, везде ковры -
И мяч не погонять...
Хамоччо: А что - мой Торрес*
Порадовал вас ловкостью игры?
Ди Генератто: Кришитто ловче! Он сейчас в "Зените".
А Торрес - из "матрасников"**-ханыг.
Жлобио: Сеньоры, оба ваших фаворита
Гонcалесу*** в подметки не годны!
Хамоччо: О, бля! Вы это - мне, паскуды, -
Владельцу клуба, другу ВВП!?
Ди Генератто: Сказал ты "скуди"? Сам ты, сука, скудо!
Жлобио: Да оба вы canaglii! Frapper****!
(Выхватывают шпаги, дерутся и все умирают. Телохранители дерутся, и тоже все
умирают. Привязанные к дереву собаки умирают от голода позже. Все до одной).
Занавес.
*Фернандо Торрес - игрок ФК "Челси" (прим. автора).
**Шутливое прозвище игроков ФК "Атлетико" (Мадрид), в котором начинал свою карьеру Фернандо Торрес (прим. автора).
***Марк Гонсалес - игрок ФК ЦСКА (прим. автора).
****(фр.) Здесь: драться, сражаться (прим. автора).
XIII
- Фамилия?
- Гамлет.
- Еврей?
- Датчанин.
- А паспорт почему российский?
- Так я же - в переводе Маршака или Пастернака.
А создал меня Шекспир...
- Так...эта... гуглим..., один - Самуил Яковлевич,
другой - Борис Леонидович. Ясна картина!
Колян, чё с этим жидом будем делать?
- Вован, ей-богу, не знаю...
Про ПрастернакА я ничё не слыхал,
A Маршака токa
"Дядю Стёпу" читал... Понравилось!
Я ж не знал тада, шо он Самуил, сволочь...
А Шапиро - это точно c ихней кодлы!
- Ну, а ты, Шапир0вич-Шекспир0вич, чё скажешь?
- "О боже мой! О боже милосердный,
Как пошло, пусто, плоско и ничтожно
В глазах моих житье на этом свете!
Презренный мир, ты - опустелый сад,
Негодных трав пустое достоянье." ©
- Чё-чё?
- Это перевод Кронеберга...
- Ну, ладно, вот и валите всей бандой
в свой Израиль.
XIV
Придя насиловать соседнюю страну,
Я был пленён и в мести обескрылен.
Я - сокол,
всадник,
муж -
теперь в плену
Стал толстым псом
при царственной кобыле.
Служу у ложа-стойла.
Скрыв глаза,
Я вижу, спящим притворясь у двери,
Что Клеопатра лжива, как оргазм,
А Марк Антоний лжёт, что он ей верит.
Когда исчезли волосы с лица,
Ушли и будоражащие мысли.
Я стал свободней в статусе скопца -
От женского притворства независим.
Я вижу их насквозь - и в наготе,
И в платьях, что едва скрывают кожу.
Когда закрыта для любви постель,
Змеёй вползает ненависть на ложе.
Пусть я уже к стихам не поднимусь.
В стихах - обман, припудренный словами.
Я ненавижу тех, кто верит в муз.
Двор прочен не поэтами, а псами.
XV
Язык, одежды, слог сонетов о любви
Меняются. И нет на свете рек таких,
Которые тебя одной водой обвить
Способны дважды. Рифмой плещет новый стих.
И только реки крови, алы и горьки,
Всё так же крестят, метят новых палачей
И приобщают кровью к свите сатаны,
Смеющейся над доказательством вины,
Доказанной лукавой прихотью речей
Хозяина. Невинные же казнены,
Под пыткой ересь и злой умысел признав.
Трагедией ты это назовёшь, Шекспир?
Смерть - не трагедия! Трагедия для нас -
Салюты старым палачам, что новый мир
По красным праздникам творит, а новизна
В реке кровавой корчится у дна.
XVI
Глебу, моему сыну
Когда бы мог я возвращаться тенью
И исполнять перед грядущим долг,
Тревожить пламя факелов настенных,
И гнать с погоста "безутешных" вдов,
Судить их лживый траур, и могиле
Предать притворство брака и раздор,
Когда бы мог я, расплескав чернила,
Менять несправедливый приговор,
Когда б я мог над жизни карнавалом
Быть теневым вершителем судьбы,
Срывая маски с подлецов, бахвалов,
Мздоимцев, лжепророков и убийц,
Я бы уснул, не передав, повинный,
Мой долг и им влекомые грехи,
А так - тебе еще придётся, сын мой,
Продолжить то, о чём пишу стихи.
XVII
"Чтоб добрым быть,
я должен быть жесток" ©
Порой у правды пыточные зубья,
Порой добрее выстрелом в висок
Отнять агонии кровавый молоток,
Что дробит кость, измену образуя -
Поток безбольных стихотворных строк.
Пусть красота под гробовой доской,
Под футами воды и непризнанья
Мой ум разбудит, и рассудок мой
Уродство различит под пеленой,
Что ложь скрывает и сомненьем манит,
И дразнит мозг фантазией пустой
И суетной. Чтоб дружбу оценить,
Не избежать сравненья с рознью, склокой.
Чтоб оценить тепло, уют, огни,
Нельзя без тьмы, где голодом колотит.
Нельзя понять добро,
не знав жестокость,
В сравненьях всё, будь прокляты они.
XVIII
...To die, to sleep;
To sleep, perchance to dream. Ay, there's the rub*...
(W. Shakespeare, Hamlet)
Посланники страхов, давно пережитых,
Гонцы неудач, что еще не случались,
Курьеры непрожитых жизней, снежинки
Зимы, что рядилась весной изначально,
Лоскутья событий, обрывки сомнений,
Отрывки стихов, разговоров зависших.
И мысли о смерти. Пришедшие мне ли?
А может быть, просто - бродячие мысли?
То бред-хоровод лепестков разномастных,
То кадры вразброс, но одной киноленты,
Улыбки-агенты, герольды-гримасы -
Моих сновидений и всхлипы, и лепет.
То холодом взгляда, то пледом на плечи,
Застывшими с гребнем нагими руками.
Рассудок жалея и противореча,
Сестрой над уснувшим склоняется память.
Мой Гамлет, со смертью и сны исчезают.
Не страх неизвестности гасит решимость
Зацепкой за жизнь. Есть причина иная -
Мне жизни ценнее те сны о любимой...
*(англ.) rub - зацепка, шероховатость (перевод автора).
В одиннадцати известных мне переводах монолога Гамлета слово "rub" передается как препона, преграда, затруднение, трудность, препятствие, преткновение, остановка, помеха, затор, ответ, загвоздка. Передаётся, а не переводится - и смысл сказанного Шекспиром, на мой взгляд, искажается (прим. автора).
XIX
Гораций, разум принца - воин сути,
И, вытащив из ножен здравый смысл,
Он отсечёт ненужное, что люди
Считают светом - отрицаньем тьмы.
Не знать, а верить - это ли не леность
Зашоренного слабого ума?
И вброд плестись, ища, где - по колено,
Не строить мост, что буче не сломать.
И глину из-под ног черпать для хижин,
Не утруждаться поиском камней,
Привязывая верой птицу жизни
К застывшим представлениям о ней.
Когда бы всё, что сказано в Писанье,
Служило людям истиной, добром,
Когда бы глина стала прочным камнем,
А медь бы превратилась в серебро,
Когда бы за столетия запретов,
Костров для тех, кто смел их нарушать,
Из грубого песка, в горниле света
Рождалась бы хрустальная душа,
Изчезли ненависть и кровь, а пытки
Не привлекали стонами толпу,
Когда бы деньги фантиком на нитке
В котов не превращали нас - в хапуг,
Я бы поверил! Я бы распростёрся
Ничком у животворного креста.
Увы, Гораций, твой великий тёзка*
"Решись быть мудрым"**
мне предначертал.
*Квинт Гораций Флакк - древнеримский поэт "золотого века" римской литературы (прим. автора).
**Sapere aude - решись быть мудрым (Epistulae I 2, 40). Это изречение Горация было воспринято Иммануилом Кантом и стало своеобразным лозунгом Эпохи Просвещения (прим. автора).
XX. Офелия
Шекспир, ты обезумевших Лаэрта,
И Гамлета в её разрытый дом
Бросаешь? Так могу и я. Не в том
Трагедия, а в предвкушенье смерти,
Когда она стояла у пруда.
Поверхность жизни - тихая вода
Офелию, как душу, отражала.
Покой, решимость, скомканная жалость
Утихомирили поющих птиц.
Так стало тихо, что, смыкая веки,
Услышала шуршание ресниц.
И - в зеркало воды... Но человеку
Без пытки мозга умереть нельзя:
Он, вопреки печали, хочет жизни,
И, разорваться надвое грозя,
Толкает вверх, а горе тащит вниз, и...
Описывать, как смертью сражены
Скорбящие - старание пустое.
Сто тысяч братьев, Гамлетов блажных
Страдания Офелии не стоят.
XXI
Я этим словом дорожу,
И расточать не буду. Пусть к ножу
И вилке подаются "чувства"
Одним куском под соусом "Анжу" -
Шедевром кулинарного искусства.
А все уйдут - и я вернусь к столу.
Зажгу свечу, и острую иглу
Я озабочу записью Шопена.
И вот тогда, наедине с тобой
Гурманом я произнесу "лю-бовь".
И стану счастлив.
Совершенно.
XXII
Вороной боль сидит в ветвях дендрита.
Ужели только чтобы сторожить
Нам плоть, что так ранима и открыта?
Едва ли в теле место есть, чтоб жизнь
Не каркнула бы в мозг: "Беда и рана!"
Разумно. Но не проще ли бронёй
Омара или чешуёй варана
От колкостей, доставленных стернёй
Ноге босой, копьём ответа - сердцу,
Укрыть? Сочувствовать ли нам
Слезам других, и, обжигаясь с детства,
Чужую боль, как собственную, знать?
В открытости всему души и кожи,
В крови, в рожденьи с мукой, но живьём -
Добро и смысл! Без того, быть может,
Любви не стало б. Что мы без неё -
То крабы хладнокровные, то роты
Голодных земноводных на пиру.
Рожайте, дульсинеи, донкихотов,
А не мечите пресную икру!
XXIII
Взрослеет жизнь, стареет календарь.
Века идут, сменяются беспечно.
Но с беспокойством принято гадать,
Что дальше будет. Хорошо бы - вечность.
А те, кому сомнителен итог,
В расчёт приняв последние погоды,
На всякий случай, достижений слог
Уже транслируют двоичным кодом -
То, что безумством будет потерять,
С потухшим солнцем, "мегаскарлатиной",
Метеоритным хуком*, для землян
Нежданным и неотвратимым.
И в том письме для разумов других,
Что есть уже или - возникнут если,
Я верю, будет мудрый синергизм
Души и тела - уникальность мысли.
Не то, что будет понято всегда,
Когда придёт пора задать вопросы,
А тот вопрос, что может не задать
Иной рассудок ни в стихах, ни в прозе.
Что вечности уже принадлежит,
И в ней должно оставленным быть строго -
Не формулами, что опишут жизнь,
А гамлетовским скорбным монологом.
XXIV
Есть многое на свете, друг Гораций,
Что и не снилось нашим мудрецам.
"Гамлет" У. Шекспир
См. также "Пикник на обочине"
А. и Б. Стругацких
Вас мало относительно. Другим
Вы неприятны, ведь они боятся
Открыть в себе лишь участь кочерги
На службе у огня и обстоятельств.
Неуправляемость желанья знать,
Непредсказуемость его последствий
Пугают обывателя, что в нас
Заложен бытием буквально с детства.
Вы в Зону тайн уходите от них -
Песков ли, запредельных ли морозов -
Ища частицу, уравненье, стих,
Что переменят мира строй и прозу.
Но до сих пор подвижниками вы
В мешке вернёте то кота, то шило.
И вот оно уже тачает швы,
А кот пойдёт на пользу в виде мыла.
Мы до сих пор не знаем, почему
Все массы не желают ускоряться,
Что есть заряд частицы, и уму
Резон для гравитации не ясен.
Что есть любовь? Вы спорите с собой,
А те, другие, поступают просто -
Сбывают батарейки и любовь
На рынках,
на заказ,
на перекрёстках.
XXV
Давай с тобой поспорим, англичанин.
Вы, англичане, любите пари.
Я - тоже. Только не привычен к чаю,
Но, как и ты, слагаю до зари.
Хоть стерлингов не наберу и фунта,
Мне есть что ставить, не гневя жены.
Ты Англии возьмёшь скупые грунты,
Я - жирный чернозём иной страны,
А всходы в душах - те, что их отбелят -
То будет ставкой-призом. По рукам?
Потом, обнявшись, выпьем и разделим.
Теперь давай - кто выше в облака.
Пусть в споре мы пожнём любовь и свет.
Поэтому - пари. Пари, поэт!
XXVI
Страна быть может нервной, как жена.
Как женщина - капризной, истеричной.
Предвзятой и злопамятной. Она
Права во всём (сомненья не типичны).
Ей дорог комплимент, пустая лесть.
И любит лезть, не спрошена, с советом.
И сплетничает. Правда о себе
В чужих устах ей кажется наветом.
На макияж доход швырнёт легко,
Назвав гостей, которых презирает.
Всё лучшее - на стол, а стариков -
На дачу к огороду с комарами.
Не хватит денег - их она займёт.
И будет отдавать долги натурой.
При том, она - моральности оплот.
Её соседки - шлюхи или дуры.
Ты не здорова, Дания, вполне.
Я - по морям, а мыслями - о прошлом.
И сердце ноет о больной жене.
Полжизни вместе с ней на суше прожил.
XXVII
Неладно что-то в королевстве Датском,
Но стоит лишь догадке (не ответу)
В сомнении уста свои отдать -
Сто тысяч обвинений в ренегатстве,
Коварстве неприемлемого света,
И - "Гамлет - сволочь, а Шекспир - мудак!"
Я буду драться! Вы, Лаэрт, быть может,
Всё неженкой меня хотите видеть?
Когда Гертруда, мать, всё водку пьёт,
Деля с мерзавцем царственное ложе?
Вот - выпад мой (не нанести обиду -
Повязку с глаз сорвать, а не копьё
Вонзить в останки попранной святыни).
Вот - слово тебе сына, не супруга,
А отпрыска. Корыстью не греша,
С любовью, что со временем не стынет:
"Пьёшь водку? Пей вино, Гертруда!
Начни с простого. Важен первый шаг."
XXVIII
Не мотылёк - комар из мотыля.
Не красота, но, безусловно - чудо.
И кровь-еда из шеи короля -
Уже в составе окуня на блюде.
А постная еда, прудов дары -
На стол других, не королевской крови.
Их тоже покусают комары,
Чтобы король позавтракал собою.
Всё есть во всём. Питание - кольцо.
В воде есть то, что нужно для горенья,
Но в крепком браке. А твоё лицо -
Черты отцов в любви и повтореньи.
Горацио, вся жизнь - большой трактир,
Где, мир едя, ты сам питаешь мир.
XXIX
У сна, мой друг, есть привкус увертюры и
Пролога, предисловия, вступления,
Ознакомления с текстурой и фактурою
Тех тканей, что не отвращают тления
Маслами, а простынкой служат драною
Но могут стать и саваном, когда они
Глаза и лоб упрячут, несмеяными
Схоронят губы, зубы и миндалины.
Не все прелюдии начнут печальный реквием -
Будильником сердечная достаточность
Запустит фугу дня, где - повторения
Мелодий беспардонности с бестактностью.
Уснул мой друг. Он верил - за аккордами
Всё та же жизнь с лицом под белой простынью,
А я всё просыпаюсь утром с кодами,
Но сердце бьётся и поверить так непросто мне.
XXX
Любил её! И - мясо. Потому,
Кусочек съев, была обречена, и
Герасим-поп убил свою "му-му"
И закопал. Над холмиком стеная,
Он накарябал на дощечке стих -
Итог собаководам в назиданье.
Как мясоед, диету запустив,
Скончался от белков недоеданья.
Узнав о смерти брата во Христе,
Диакон Никодим (в миру - Серёга)
Преставился в мучительной тщете
Смириться с тем, что в замыслах у бога.
Архимандрит, испытывая шок
От двух потерь, нелепых, безвозвратных,
Угас, усох, усоп и отошёл
От дел, от жизни, от жены и братьи.
И, усомнившись, дед архиерей,
Сомкнув уста, промолвившие "иже...",
Обмяк в догадке (ересь или бред?!),
В прозреньи сильно пукнул - и не выжил.
А царь, не веря до конца ещё,
В Колонном зале рухнул на колени -
Опоры православия лишён.
(Потом там будет выставлен и Ленин).
О, Господи! Ты нить нам не даёшь -
Бредущим, втуне ищущим резоны
Для смертности, внезапности её
На унитазе, на посту, на троне.
Сумнящихся ничтож благослови
На понимание того отчасти,
Что смерть приходит к людям от любви -
К деньгам, себе, карьере, мясу, власти.
Истлели кости псины, а её
Говядина так и не стала калом,
Могила притчи поросла быльём,
Но "...он её любил..." навек осталось.
Шекспир, печальней повести такой
Ты не писал. Не торопись - не к спеху.
Ты вечен. Я же - нет, и свой покой
Не от любви ищу, хочу - от смеха.
XXXI
"Горацио:
Не знаю, что и думать, но боюсь,
Что государству нашему
Все это предвещает потрясенья."
("Трагедия Гамлета, принца датского", В. Шекспир (в пер. В. Рапопорта))
Он у стены выходит по ночам
Уже всё чаще. И, пугая стражу,
Проходит вдоль. Печаль в его очах,
Упрёк и... разочарованье даже.
От полночи до четырёх утра
В дома сочится и вращает блюдца.
Всё больше этих блюдец. И пора
Вселиться бы в кого-то, "выйти в люди" -
Не в форточки открытые влетать,
И запах табака "Герцоговины"*
Распространять, а снова сделать так,
Чтоб каждый жил на страхе-пуповине.
В кого вселиться? В нынешнее чмо -
В того, кто жён меняет постепенно?
Посмотрит... Хмыкнет: "Вор он и дэрмо!"
И грустно возвращается под стену.
*Разумеется, в географическом произношении ударение на третьем слоге, но и я, и все вокруг, и даже в кинофильмах в<br> "Герцоговине Флор" ударение ставили на "и" (прим. автора).